Я не помню, когда я в первый раз стукнул по мячу. Но вот сколько я себя помню, удар ногой по чему-то движущемуся был просто безусловным рефлексом.

Детский садик запомнился плохо – разве что резиновыми мячами и тем, что их на улицу носить не разрешали.

А вот в школе всё началось сразу.

В школьном дворике была баскетбольная площадка со стойками советского образца. Сегодня такие не найти даже в гугле.

 

 

Вот это, обведенное красным, пространство и было нашими первыми футбольными воротами, которые прослужили нам исправно многие годы.

Поначалу мы были настолько маленькими, что не могли даже ударить не то, что верхом, но даже и сколько-нибудь далеко. Поэтому в фаворе был тот, кто, схватив кожаный шар, мог протащить его как можно дальше к чужим воротам. Естественное детское желание стать героем нарисовало кратчайший путь к достижению этой цели – взять мяч, обыграть всех и закатить его в ворота.

И тут на первый план выходила координация: обыгрывать мог только тот, кто в ладах со своим телом. И очень быстро произошло разделение: «дриблёры» играют в атаке, те, кто может как-то по мячу пробить – в полузащите, все остальные – в обороне.

«Остальные» это те, кто по мячу попасть не мог, но очень хотел играть. Соответственно, «дриблёры» получали ложное представление о своих способностях, поскольку противостояли им в реальности «конусы».

 

 

С теми воротами, которые у нас были (см. рис.), вопрос о вратаре не был актуальным: любой, кого ни поставь, закроет собой 75% процентов пространства ворот. Так что для того, чтобы забить, приходилось вратаря обыгрывать почти прямо в воротах.

Жажда обыгрыша толкала на самые бессмысленные действия вплоть до возврата к своим воротам и попытки обыграть всех по-новой. И первое осознанное применение неприличного жаргона произошло именно в детском дворовом футболе, когда уставший от чьего-то очередного захода Додик истошно заорал на приятеля:

— Не муди-и-и-и-и-сь!!!!

 

Играли мы каждый день, спортивная форма была с собой только в дни физкультуры, но и в эти дни мы пинали мяч в школьных брюках и обычных ботинках – переодеваться в физкультурную форму было признаком слюнтяйства.

Мне меняли трое штанов за год (пиджаки на время футбола вешались на деревья не из-за аккуратизма, а просто потому, что в них было жарко бегать), и мать все время поносила нашу легкую промышленность, которая делает такие поганые брюки. Промышленность, конечно, была та ещё, но у тех изгоев, кто в футбол не играл, брюки прекрасно жили весь школьный год.

 

Тем временем футбол пришел и в саму школу – мы настолько любили эту игру, что ждать конца уроков было невыносимо. Плюс – нам неимоверно повезло со школой, потому что на каждом этаже была рекреация метров 15 квадратных, где под окном стояла вот такая батарея

 

Вы же поняли, что это, на самом деле?)

Правда, ворота были одни, так что тот, у кого был «мяч», играл нападение, и наоборот.

Настоящие мячи (даже теннисные) либо быстро улетали в коридор, либо просто били окно, поэтому мы использовали всякие подручные предметы: стирательную резинку; смятый из бумаги шар, перетянутый двумя тонкими черными резниками и даже маленькую хоккейную шайбу.

Но самым главным хитом была «штучка» — косточка от счёт.

 

 

При хорошем ударе «штучка» пулей залетала в угол «ворот», и чем-то это даже смахивало на щелчок в хоккее.

Учитывая, что рекреация была маленькая, а играли мы зачастую 5 на 5, техника и игра в пас в этих баталиях отходила на второй план. Тут вырабатывалось умение толкаться и быстро пробить — как только «штучка» оказывалась на ботинке.

И очень быстро выяснилось, что те, кто во дворе оставался на заднем плане (то есть, играл в защите), тут был вполне себе боеспособны, причем и во дворе они тоже прибавляли.

 

К четвертому классу наступило понимание важности удара верхом. Воротчику играть руками запрещалось, и если ты попадал в створ на уровне его головы и выше, то был голимый гол. И не надо никого обыгрывать.

Я помню, было такое ощущение: силы уже есть, чтобы поднять мяч, но КАК это сделать — никто не знал. Мы смотрели весь футбол, который показывали по телевизору (это было максимум три-четыре тайма в неделю, стандартно – два, а с ноября по апрель — вообще ничего), но перенести оттуда на своё пространство удавалось только дриблинг.

Ещё с места как-то удавалось один раз из 20 пробить верхом, но в игре…

Ко мне всё пришло само собой: после удачного дриблинга мяч лег на внешнюю сторону стопы, и я залимонил по нему, что есть мочи «сухим листом». К вящему удивлению собравшихся удар прошёл выше ворот.

— Где это ты так бить научился? – спросил Алатор.

— Годы тренировок, — с понтом ответил я, гордясь от того, что после игры будет плотный допрос.

 

Через два месяца я уже бил не когда «мяч ложился», а когда мне было нужно.

Конечно, голова осознанно работала на то, что при каждом случае ты обязан, не раздумывая, бить. То есть, это была тренировка игрой – на скорости, при сопротивлении.

Через месяц я разбил стекло в соседнем доме (и родители платили за новое), а ещё через неделю – забил свой первый гол верхом, и это был момент, когда слились сансара и нирвана. Просто я тогда этого ещё не понимал.

Удар же внутренней стороной стопы дался мне значительно труднее, и до конца своих игровых дней я предпочитал и бить (пенальти в том числе), и давать пас либо «шведой», либо «баночкой».

Приобретение удара верхом настолько расширило возможности забить, что мы стали вратарям разрешать игру руками. А значит — в цене снова выросло умение обыграть.

Мне кажется, все мальчишки мечтают обыгрывать и издевательски закатывать мяч в пустые ворота. Именно поэтому лучшие игроки мира – всегда дриблёры. И Пеле, и Кройф, и Марадона, и Месси, и Криштиану.

Но мы тогда иностранного футбола не видели, поэтому и кумиры у нас были другие – Вьюн, Бурчалкин, Казаченок. Да, некоторые антисоветски настроенные ученики говорили что-то о том, что в Англии всё гораздо круче, и тамошний футбол отличается от нашего как «Битлз» от «Самоцветов». Но если вражескую музыку мы всё-таки как-то слушали, то их футбол остался за семью печатями вплоть до середины 1980х годов.

 

Как-то летом после пятого класса мой дядька в свой редкий приезд на дачу, изрядно выпив, предложил пойти «сыграть в футбол с пацанами». Дядька был спортивный, играл во всё, но с тёткой (сестрой моей матери) был в разводе, поэтому я с ним практически не виделся.

Пацаны собрались быстро, и я до сих пор помню, как дядька обозлился, когда я дважды подряд убрал его под себя на замахе)

На следующее утро мы поехали на озеро, и там я впервые в жизни играл с мужиками. Сердце билось отчаянно, ноги не слушались, но против меня на фланге играл грузный мужик, который за мной тупо не успевал (я уже потом, много лет спустя, понял, что он ещё был и с крупного похмела).

Вечером за столом дядька сказал матери:

— Ира, вам надо отдать его в футбол.

 

Я ныл уже минимум два года, чтобы меня отпустили в футбол, но родители были непреклонны – это босяцкий спорт, и тебе там делать нечего. Я ходил и в шахматы, и в баскетбол, и в настольный теннис, и в плавание, и в хоккей на траве, и в борьбу, но нигде не мог задержаться – становилось скучно.

И если у меня и были спортивные сны, то в них был только футбол. А уж днем-то тем более – я только и ждал возможности попинать. Так что вся моя настоящая детская жизнь шла вокруг футбола. И после той беседы с дядькой родители тоже это поняли.

 

Три года в ДЮСШ научили меня только игровой дисциплине. Никакой технике нас особо не учили, а как только начались игры на первенство города, ты был фактически предоставлен самому себе – тренировки носили характер разминки. И в целом нирваны от футбола сильно поуменьшилось.

А после восьмого класса нужно было переходить в спортинтернат, куда меня, естественно, родители не пустили.

Зато в школе впервые было проведено первенство по мини-футболу. И в финале наш 8-а выиграл у 10-б. Вы же помните, что это – выиграть у тех, кто на два класса старше?

Первое опасение было, что набьют рожи. Но всё обошлось, назавтра нас признали спортивной гордостью школы, а на следующий год мы выиграли сперва районный турнир на военных сборах, а потом и первенство района, играя одним нашим классом.

В общем — звезды районного масштаба. Что меня тогда удивило: никакого прилива девичьего внимания я не почувствовал. И не потому, что я был нечувствительный, а потому, что никакого особого роста не было. Разве что дурочки разные хитро подмигивать стали.

Я просто тогда ещё не понимал, что нормальные девчонки не вешаются на шеи мальчиков, даже если мальчики являются школьными знаменитостями.

 

Я вообще многого тогда не понимал, но это было время познания. И с началом учебы в институте потихоньку футбол в моей жизни перестал занимать первое место – слишком много было других соблазнов. Я не переставал играть, но делал это уже от случая к случаю и всё реже и реже. А вскоре семья и бизнес отняли у футбола не просто первое, но и вообще хоть какое-либо серьезное место в моей жизни.

И когда я наконец выбрался поиграть в зал, то на пятой же минуте сломал лодыжку, и моя футбольная карьера закончилась.

Потом была первая Англия, еще через пару лет — первый английский стадион и первый матч. А потом уже пришла тоска из-за отсутствия сопричастности к этому великому действию на Туманном Альбионе. Из-за того, что у меня не было своей команды, на поиски которой я потрачу ещё многие годы…

 

А вот если бы я тогда понимал знаки, которые нам показывает провидение, то я бы своё болельщицкое будущее знал в точности.

Потому что все свои детство и юность я жил на улице Большая Пушкарская.