Мы отдавали нацистский салют.

Когда в Европу нагрянула война, я понял, что время моих гастролей закончилось. За исключением, конечно, того, что я был включен в состав другой команды, чтобы сыграть совсем в другую игру – кровопролитную и беспощадную, единственную игру, в которую умели играть нацисты. По мере того, как война набирала обороты, и мировые столицы становились известными в качестве поля сражения для сухопутных войск или мишенями для различных военно-воздушных сил, я с сожалением отмечал, что эти самые города, которые я знал, которыми восхищался в мирное время, уже таковыми никогда не будут. Великолепные места, где я успел побывать, с которыми меня связывали яркие эмоциональные воспоминания, взорваны и разрушены до основания.

Я побывал в большинстве стран, которые, в конце концов, оказались завязаны в мировом конфликте… Я играл за сборную Англии перед 110,000 кричащих «зиг хайль!» немцев на берлинском олимпийском стадионе – в тот день мы хорошо надругались над нацистской гордостью на самом роскошном стадионе в мире. Я играл перед Муссолини в Риме и был живым свидетелем самой ужасной — на моем веку – работы арбитра в Милане. Я был в Швейцарии, Румынии, Венгрии, Чехо-Словакии, Голландии, Австрии, Бельгии, Финляндии, Франции, Норвегии, Дании, Швеции и Югославии.

Конечно, впечатлений – на всю оставшуюся жизнь. И романтических и курьезных, и экстравагантных. Я ел чеснок до тех пор, пока не почувствовал, что больше уже никогда к нему не притронусь . Я видел маслосборники Плоешти (еще до того, как туда пришли американские освободители), гондолы Венеции, прекрасную Вену и все великие города Европы. Я умудрился попасть в кораблекрушение, ехал в поезде, когда он столкнулся с другим железнодорожным составом, был в нескольких дюймах от авиакатастрофы… но самый неприятный момент моей жизни, момент, который я не хотел бы повторить ни за что на свете, был все-таки в Берлине: мы приветствовали Гитлера, отдав ему нацистский салют — «зиг хайль!».

Что ж — вот история об этом приветствии, которая прошлась по страницам всей мировой прессы, став главной новостью тех дней.

Это было в 1936 году. В том году Англия участвовала в берлинских олимпийских играх, проводимых на баснословном стадионе, построенном с единственной целью – поразить весь мир мощью нацистской державы. Были потрачены миллионы марок, причем не только на строительство объектов но и на пропаганду и продвижение игр.

Мистер Стэнли Роуз, секретарь Футбольной Ассоциации, поехал в качестве руководителя английской любительской команды, участвовавшей в футбольном турнире. Поначалу вопрос о приветствии Гитлеру, которое было необходимо во время торжественного парада, доставлял всем ощутимое беспокойство. После того, как большинство стран согласились на олимпийский салют (который делается правой рукой в сторону, а не вперед и вверх, как это делали нацисты), английские атлеты договорились, что будут только салютовать по принципу «глаза вправо». Мистер Роуз сказал мне впоследствии, что после выброшенных в сторону рук других атлетов на параде Гитлер и толпа его окружения просто не заметили поворот головы английской делегации. Но этого было достаточно, чтобы зрители освистали наших парней, и среди них Бернарда Джоя. Казалось, что все этим здорово обижены.

Когда настала наша очередь двумя годами позже пройти через то же самое испытание, Мистер Врефорд Браун, руководитель английской команды, и Мистер Роуз обратились за указаниями к сэру Невилу Хендерсону, британскому послу в Германии, когда наша делегация прибыла в Берлин. Мистер Роуз напомнил сэру Невилу о своем предыдущем опыте и предложил, в качестве учтивого жеста, или, что было более важно – чтобы не портить настроение зрительской аудитории, приветствовать хозяев перед началом матча по правилу современной Германии. Сэр Невил с огромным облегчением согласился, обрадовавшись, что чиновники Футбольной Ассоциации готовы помочь ему в этом весьма щепетильном и непростом деле, которое могло бы обернуться в поистине трудноразрешимую ситуацию. С его точки рения, в данном конкретном случае это было самое мудрое решение.

Мистер Врефорд Браун и мистер Роуз возвратились из посольства, позвали меня (я был капитаном команды) и объяснили, что игроки должны были сделать. Я ответил: «Мы граждане Британской Империи, и я не понимаю – почему мы должны отдавать нацистский салют. Они должны понять, что мы и так стоим по стойке «смирно» во время исполнения национального гимна. Мы ведь никогда не делали чего-то особенного сверх этого, просто стояли «руки по швам», когда исполнялся другой гимн. Как бы там ни было, мы сделаем все возможное, чтобы выиграть у немцев – честно и справедливо.» После этого я пошел к остальным футболистам, чтобы рассказать им – что нас ждет в перспективе. Конечно, никому из игроков идея нацистского приветствия не пришлась по вкусу.

Когда мы собрались все вместе за несколько часов до игры, мистер Врефорд Браун проинформировал ребят, о чем я уже им сообщил. Он также добавил, что поскольку на данный момент в современной политике существуют определенные скрытые подводные течения, о которых мы ничего не знаем, да и не должны знать – ведь это не наша головная боль, не забота спортсменов, а дела политиков, — было решено, что приветствие местным германским салютом – будет наиболее мудрым решением. Затем, в более приватной обстановке, он сказал нам, что всё это ему точно также противно, как и нам, но, в конце концов, поступить сейчас по-другому было бы не правильно.

Что ж, делать было нечего, и настроение, понятно, в связи с этим было совсем нерадостным. Конечно, приветствуя Гитлера, я чувствовал себя по-дурацки, но дипломатия мистера Роуза сработала, поскольку мы вышли на поле заряженными на победу, на то, чтобы побить немцев. И после того, как наше приветствие было встречено аудиторией с огромным энтузиазмом, мы принялись за дело. Единственная забавная вещь по поводу этого была в том, что мы приветствовали только один раз, тогда как члены немецкой команды четырежды вскидывали руки – в каждую из сторон стадиона.

Продолжение последовало за обеденным столом вечером после игры – банкет давала Ассоциация Рейха по физической культуре, когда все были в приподнятом настроении, а сэр Невил Хендерсон прошептал мистеру Роузу: «Вы и ваши футболисты показали, что, в конце концов, вы — отличные посланники!» И так оно и было.

Возвращаясь назад — на несколько недель перед матчем , я вспоминаю то волнение, которое, казалось, охватило весь английский футбольный мир. Все, кто имел какое-либо отношение к предстоящей поездкой Германию, да и многие другие, чувствовали, что это был не просто обыкновенный футбольный матч, а нечто более глубокое.
Это был вызов, который бросила Германия, и на который Англия была обязана должным образом ответить, да и не просто ответить, а именно победить. Я не могу объяснить – как я чувствовал себя в то время, но несмотря на то, что мы являемся профессиональными футболистами, у нас те же самые чувства – как и у других людей.
Мы читали газеты и слушали радио, и я полагаю, что у большинства из нас на тот момент были схожие мысли в отношении Германии. Что, как бы это сказать помягче и спортивным языком, — Германия играла в двойную игру, а точнее – просто: готовилась к мировому господству. Мы помнили счастливых смеющихся парней из Австрии, которые в свое время провели с нами великолепные игры на «Стэмфор Бридж» и в Вене. Что же случилось с их страной, и как следствие с ними самими после этого?
Итак, несмотря на смешанные чувства, мы с нетерпением ожидали объявления состава игроков, которым предстояло принять участие в этом матче – с нетерпением и, как я уже сказал, со всё более возрастающим волнением.

Наконец, игроки были определены, и пресс-атташе объявил состав команды: Вудли («Челси»), Спростон («Лидс Юнайтед»), Хэпгуд («Арсенал»), Уиллингэм и Янг («Хаддерсфилд»), Уэлш («Чарльтон»), Мэтьюз («Сток Сити»), Робинсон («Уэнзди»), Брум («Вилла»), Гоулден («Вест Хэм»), Бастин («Арсенал»), Куллис («Вулвз»), Бэйтман («Брентфорд») и Клифтон («Честерфилд»). Неплохая собралась команда, ей вполне было по силам в то время выиграть у любого соперника. И все-таки по поводу данного матча еще оставались вопросы. Было чувство, что противостоять вам будет некая темная лошадка.

Я был рад оказаться в сборной, и рад вдвойне, поскольку меня опять избрали капитаном команды, а ведь, судя по всему, нам предстояло сыграть в одном из самых значительных и напряженных матчей моей карьеры.

Но какими бы ни были наши тревожные и смешанные чувства, все-таки все вместе мы составляли веселую и дружную компанию, которая стартовала от станции «Улица Ливерпуля» вечером в среду, предшествовавшую матчу, чтобы отправиться в голландский Харвик и далее – на Берлин. В компании был Стэн Куллис, любящий и умеющий говорить (и достаточно глубоко) на самые разнообразные темы – я не помню, освоил ли он на тот момент эсперанто, Кен Уиллингэм, неугомонный юморист, Дон Уэлш, с его заразительным смехом, ну и – все остальные.

Приятная поездка, причем большинство из нас не было подвержено морской болезни, так что путешествие началось вполне нормативно. А далее, после пересечения границы Бельгии и Германии, многие из нас впервые в жизни увидели немца в его собственный стране – это был таможенный офицер в зеленой униформе.

Естественно при первой же возможности, все мы пошли осматривать Берлин, но, думаю, что большинство из нас, были несколько разочарованы, так как не было ни уличных боев, ни грузовиков со штурмовиками, снующих в разных направлениях. В общем, после познавательной прогулки никто из нас не пострадал, и следующим утром мы отправились к Олимпийскому стадиону с Томом Уиттакером в качестве массажиста.
Приехав из страны, в которой большинство клубов похваляются своими огромными стадионами, а также – поиграв на крупнейшем футбольном стадионе мира, «Хампден Парк», мы, тем не менее, были просто поражены этим замечательным сооружением.
Потрясающий, гигантский и блестящий на утреннем солнце — стадиона смотрелся поистине великолепно, — казалось, что он был декорацией какого-то роскошного голливудского фильма. Укладка газона была также хороша, как и на Уэмбли, возможно даже лучше, но вокруг газона было гораздо больше места, чем на нашем стадионе, где мы проводим финалы Кубков. Видимо, это что-то должно было означать.
Единственная наша жалоба бы на то, что немецкие власти (интересно, думали мы – было ли это сделано умышленно) выделили нам раздевалку на самой верхней части огромной основной трибуны. Нам потребовалось почти полчаса, чтобы добраться до нашего временного пристанища, и с этого места футбольный газон смотрелся как осадок мятного ликера в гигантской чаше.

На следующий день на официальном совместном собрании, мы впервые достаточно близко увидели немецких футболистов, с которыми мы должны были встретиться на поле. Некоторых из них, впрочем, мы уже знали, но, как мне казалось, даже в этой неформальной обстановке, наши парни все время оценивали тех, с кем завтра им предстояло сразиться. Стэнли Мэтьюз признался потом, что Мюниенберг, у которого был такой же, как у меня, номер, и который тут же стал вызывать у Стэна опасения, выглядел теперь старше, чем три года назад, когда они виделись с ним в Тоттенхеме.

Это и была могущественная немецкая команда, которую отбирали с особой тщательностью, как будто в дальнейшем их собирались использовать для персональной охраны Гитлера. За прошедшие месяцы руководители нацистского футбола проводили судебные разбирательства, выискивали повсюду футбольный ресурсы Рейха, постоянно тасовали игроков, пытаясь найти оптимальный состав, ездили даже в высокогорную Австрию для того, чтобы подойти к игре в идеальной спортивной форме. В общем, всё это делалось для того, чтобы обыграть нас в этом матче.

Затем, все участники встречи со стороны Германии – официальные лица, игроки, фотографы и остальные – исчезли: их повезли в секретное место в Шварцвальде на специальную двухнедельную тренировку в идеальных условиях – чтобы добиться единообразия и идеальной слаженности в мыслях и движениях.

Я думал об этом в тот момент, когда смотрел на группу высокомерных, загорелых гигантов, которые выглядели абсолютно уверенными, исполняя то, что Гитлер считал возможным, когда он год спустя предпринял свой поход против всего мира и, в том числе, против Англии, которую он хотел стереть с лица земли…

Как бы там ни было, мы знали, с кем нам завтра предстоит встретиться, и могу сказать, что вернулись в гостиницу серьезными и сосредоточенными. Но оглядывая свою команду, я также почувствовал уверенность. Я говорил себе, что в команде вполне достаточно футбольных мозгов, чтобы преодолеть сопротивление одиннадцати немцев, и потом, в конце концов, мы играли за Англию, что тоже должно что-то означать. С таким позитивным настроем я и отправился спать, и заснул сном праведника, ну или, во всяком случае, уж — полуправедника…

Весь Берлин бурлил по случаю футбольного матча, и в субботу, практически впервые после приезда, мы почувствовали себя в своей тарелке. До этого времени, на нас не сильно обращали внимание, но теперь в день матча у выхода из отеля собралась толпа, которая даже поприветствовала нас. Мы проехали через квартал «небоскребов» и направились на стадион. Ситуация в городе несколько напоминала восторженную атмосферу вокруг знаменитой лодочной регаты между Оксфордом и Кембриджем.

Конечно, надо было услышать триумфальную поддержку 110.000-ной аудитории, собравшейся на стадионе, когда на поле выбежали игроки сборной Германии. Ужасный громыхающий рев приветствия прокатился по трибунам, затем рев «Зиг хайль» и далее «Хайль Гитлер». Изображения нацистской свастики были повсюду, и лишь в одном-единственном месте среди давящего черно-красного колорита гордо развевался национальный флаг Великобритании.

Гитлера на матче не было, но в ложе Фюрера сидели Гесс, его заместитель, Риббентроп, Геринг и министр спорта Рейха фон Чаммер унд Остен. Вместе с ними сидел и сэр Невил Хендерсон.

Геринг, которому только что было присвоено звание фельдмаршала, выглядел шикарно в кремовой униформе, разукрашенной значительным количеством золотых нашивок.
На нем было столько медалей, сколько, быть может, у меня — вызовов в сборную на международные матчи, а перед ним на выступе ложи лежала пара огромных полевых биноклей – самых больших, из тех, что я видел в своей жизни.
Он постоянно смотрел в них, наблюдая за игрой. Но, похоже, новоиспеченный фельдмаршал не слишком сильно разбирался в данном виде спорта. Потом мне рассказали, что он периодически смотрел на наши ворота, в то время, как мы забивали мяч на противоположной стороне поля, и сэру Невилу приходилось наклоняться к фельдмаршалу, чтобы уведомить его о том, что он смотрит не совсем туда, куда следует.

День был на редкость знойным, но газон был в превосходном состоянии, и когда я бежал к центру поля, чтобы встретиться там для проведения жребия со своим старым оппонентом, капитаном немецкой команды, Щепаном, я сказал себе: «Эдди, если ты не сможешь сыграть как следует здесь и сейчас, ты больше уже нигде не будешь играть.»

Эту игру описывали более искусные, чем ваш покорный слуга, люди, но я твердо знал, что мы должны победить, когда через пятнадцать минут после начала матча Клифф Бастин, мой единственный коллега из «Арсенала» в сборной, красивым ударом распечатал ворота хозяев.
Вскоре Германия сравняла счет, но это нас не остановило, и к перерыву мы вели уже 4-2. Джеки Робинсон реализовал штрафной, а затем голы забили Брум из «Виллы» и Стэнли Мэтьюз.
После перерыва Робинсон провел свой второй мяч в этой встрече, а Лен Гоулден окончательно разрушил интригу матча, забив с лету левой ногой метров с 27 – это был один из самых мощных и красивых голевых ударов, которые я когда-либо наблюдал – увидев мяч в сетке, я буквально запрыгал от восторга. Мы выиграли 6-3, и это была одна из самых великих побед сборной Англии по футболу за все времена ее существования. И конечно, самая убедительная и приятная.

Я был горд и счастлив, когда в тот вечер после матча мы поднимались по ступеням – четыре лестничных пролета – в нашу раздевалку. Интересно, что в тот вечер по окончанию игры сказали мрачные и разочарованные представители партийного руководства нацистов своим футболистам? Наверное, они переписали имена всех участников поражения и, когда представилась возможность, отыгрались на них – отправив всех на русский фронт, когда Германия атаковала Советы…

Вот так мы выступили в тот великий день, и я никогда не забуду ни эту игру, ни ту удивительную английскую команду: Вик Вудли, Берт Спростон, я, Кен Уиллингэм, Альф Янг, Дон Уэлш, Стэнли Мэтьюз, Джейки Робинсон, Фрэнки Брум, Лен Гоулден и Клифф Бастин. Интересный факт о паре, игравшей на нашем левом фланге: единственный раз до этого вечера они играли вместе… в свои школьные годы, в товарищеском международном матче.

Я часто думал во время войны – что случилось в дальнейшем с теми немецкими игроками, с которыми мы встретились тогда на футбольном поле. Лишь однажды осенью 1943 года я наткнулся на информацию об одном из них, в маленьком параграфе сводок Рейтера, которые выбирались нашим информационным агентством из публикаций Германского информбюро. В данной сводке говорилось, что Альбин Китцингер, который играл левого полузащитника и который также принимал участие в сборной Европы, игравшей с нами на Хайбери, был тяжело ранен после мощного дневного налета наших бомбардировщиков на Швайнфурт.